Второе пришествие «Рухнамы» в социокультурное пространство Туркменистана заставляет задуматься не только о хождении политиков по кругу, но и о том, что ждет эту страну в дальнейшем и что такая перспектива обещает ближайшим соседям.

Новая туркменская политика в области национальной культуры представляет собой начатую ещё при Ниязове хирургическую операцию по замене живой и разнообразной, собственно туркменской культуры разных групп туркмен и других этносов на некую лакированную лубочную имитацию, изображающую (и подменяющую) культуру. Для тех, кто не очень знаком с туркменскими реалиями, поясним: в Туркменистане у, так скажем, «титульной» нации очень сложная родоплеменная структура, ученые до сих пор ломают копья вокруг происхождения многих групп. У каждой группы — племени или рода внутри племени — очень много уникальных собственных черт, от орнаментов до мест поклонений.

И поэтому возникает демонстрация неких обобщенных «народных» костюмов, принудительное массовое переодевание из «цивила» в обезличенное «общетуркменское», некий усредненный набор украшений и причесок для женщин. Несть ни эрсари, ни йомуда, но только - «туркмены».

Одно из последних новшеств, официально введенных в связи со «свиным» гриппом, — список мест поклонений для «внутреннего хаджа», который будет приравнен к хаджу в Мекку.

Фактически, большой хадж заменен на суррогат. Хадж-лист представляет собой некий винегрет из мечетей, почитаемых святых мест и... исторических памятников.

Переназначение исторических памятников в «святые места» идеологически понятно — на национальную идею должны работать и древняя Маргиана, и султан Санджар, но какое отношение это имеет к мусульманской вере и к веками сложившимся духовным традициям?

Кроме того, появляются директивно назначенные «самые святые» среди святых места. Таким образом, не важно, какое место для рода или племени является святым — главное, какое из этих мест считает святым государство. И если со списком официально рекомендованных для хаджа мечетей вопросов меньше, то, например, с почитаемыми святыми местами, будь то могила святого или другие особые места, всё гораздо сложнее. С ними всегда связаны свои ритуалы и обычаи. Регламентация и официоз — в данном случае, прямой путь к утрате местной уникальной культуры.

Официальный хадж-лист — это попытка поставить веру на службу национал-государственной идее. Однако столь грубое вторжение государства в религиозную сферу может вызвать отторжение среди верующих и дать повод для роста радикальных настроений.

И здесь следует напомнить о том, что туркменский вариант ислама — достаточно мягкий, с большим количеством локальных отличий. И именно эта вариативность и терпимость — залог стабильности в регионе. Внутри общин и между общинами также существуют свои механизмы по поддержанию социальной структуры и стабильности. И в этом — некий залог независимости общества от государства, что, конечно, не может оное государство не настораживать.

Государство пошло по пути принудительного нивелирования культурной и духовной жизни общества, ограничения доступа к образованию и общему снижению качества этого образования, ограничило свободу выезда из страны. Система правосудия является, скорее, пугалом — за последние лет пятнадцать практически не было вынесено ни одного оправдательного приговора.

Теперь давайте посмотрим, что происходит в современном туркменском обществе. При увеличивающемся государственном давлении общество ищет способы уйти из-под этого давления и формирует свой ответ власти. Проверенный, еще функционирующий механизм — это общинная, племенная структура, где каждый связан друг с другом узами родства и взаимными обязательствами. Чтобы не связываться с репрессивной системой правосудия, люди всё больше конфликтов разрешают внутри общины, по разумению и традиционному праву, что приводит сообщество в близкое к средневековому состояние.

Нивелировка же культурных особенностей, игнорирование их ведет к культурному вакууму, наличию обиженных культурных групп, с одной стороны, и к религиозной радикализации — с другой.

Безусловно, радикализация эта происходит с помощью прямого вмешательства из-за границы. Уже приходят сообщения из разных регионов страны о появлении и деятельности так называемых «ваххабистов» - так называет местное население радикальных исламистов, образующих отдельные общины. Внутри этих общин существует и материальная взаимопомощь, и собственная система образования — с перспективой «доучиваться» за границей. На фоне бедности и бесправия «ваххабистская» община оказывается единственным выходом.

Таким образом, вместо сплочения в единый этнос Туркменистан в будущем рискует получить еще более жесткую клановую структуру, культурные группы, относящиеся друг к другу всё с меньшей толерантностью, и группы радикальных исламистов, готовые на «подвиги» против «неверных» и недостаточно истово верующих.

Этот расклад должен заставить задуматься нынешних партнеров Туркменистана — потребителей природных ресурсов страны. Безусловно, единоличная тоталитарная власть удобна для неоколониалистов: с одним человеком проще договориться, чем с демократической и правовой системой, а в случае несговорчивости — проще и заменить. Вспомним Чили, приход к власти Пиночета и другие примеры из истории.

Однако в погоне за ресурсами не стоит забывать, что бесправное, бедное материально и духовно общество радикализируется, и именно от таких обществ в первую очередь исходит террористическая угроза. Меняя права человека на газ, так называемые цивилизованные страны способствуют гибели страны с уникальной и богатой культурой и возникновению еще одной «горячей точки».

Сурай Аждарова, Лаборатория практической этнологии Туркменистана